В 2020 году у меня как у эстонского литературоведа, владеющего русским языком, открылась возможность взять интервью у посетившей Таллинн Нобелевского лауреата Светланы Алексиевич. Она в это время ставила в Таллинне на сцене Vaba Lava спектакль „Время секонд хэнд“.


Вы, Светлана Алексиевич, являетесь лауреатом Нобелевской премии и не нуждаетесь в особом представлении. Давайте всё же вспомним ту фразу, которая прозвучала на вручении Нобелевской премии, и которой охарактеризованы Ваши творческие заслуги: «за многоголосное творчество – памятник страданию и мужеству в наше время».

В своей Нобелевской речи Вы назвали себя: человек – ухо, Вы Слушатель с большой буквы. Вы собираете голоса маленьких людей, голоса тех, кого сделали великими их страдания.  Ваше творчество называют документальной прозой, Ваши книги являются исследованиями самой жизни. Можно ли сказать, что Ваши книги являются битвами со временем и забытьём? Что вы рассказываете для того, чтобы истории этих маленьких людей стали известны всему миру? Почему важно исследовать жизни маленьких, обычных людей?

Я занимаюсь времени. меня интересует эта материя время. Я выросла в деревне, в семье сельских учителей. эта была после военная деревня. Днем люди работали, а вечером они рассказывали, основном эти были женщины. Эта меня поразила. Они говорили об ужасах, и они говорили об любви. все была так перемешана, наверно оттуда я поняла, что такая жизнь.

На фоне природы время течет совсем по-другому. Связь между людей и природы, между людей и деревьями, это тот мир, на фоне которого особенно понятно трагичность смерти, и того что человек смертен.

Конечно же я не сразу пришла пониманию того что можно засдаться такое архитектурные произведение, эти пять книг которое хватили бы в себя наше время, советское время, время ужаса и магии этой великой идеи.

Но меня поразила как женщины рассказывают о войне. Эта была совсем другая война, не то, что была в книжках, которые стояли на полках, не та, о которой говорили нам в школе или в телевизоре. Я поняла, что войну идут в массах и не кто не знает, кто убивает кого, или эта противостояние одиночек. вот стоят люди с разными убеждениями против друг друга.

Я закончила факультет журналистики и стала ездить по стране. Я встретила много женщин, старушек воевавших. тогда они были живые, эта сейчас их нет. Соседство женской красоты, сильного женского тело и ужасный, но сильной памяти из войны, и пустоте, которое украшала их жизнь. Их не приняла общество, и ничего более сильного они жизни не испытали.

Когда я приходила их в дом, эти были очень интересные реакции. Вначале удивление, как, у женщины спрашивают о войне. Если в доме был муж, он отправил женщину на кухню варит чаи. Но когда, а я сказала, что га хочу слушать о женской войне, мужчины были конечно удивлены.

И когда я стала служат женщин, мне стала понятной что мужчины украли у них победу. Но эта была не самое главное открытие. Главное открытие была, что женщины рассказывали о войне не то что мужчины. Они рассказывали безвременное. Мужчины обычно говорят, как они взяли одно место, где потеряли. А женщина говорит как водила машину и как под Сталинграде была столько убыток, что она слышала как под студебеккером трещали немецкие черепа. Когда я спросила, как вы можете такое сказать. Ответ я слышала, что гуманистическая позиция возможно толке 50 лет спустя. Что бы вы сделали если немец сажал вашу мать.

Это не только история советского Союза, а история человечество и культуры насилия. всегда люди воевали, убивали друг друга. Это мы и сегодня видим, стоит только включит телевизор. Мужчины являются заложники этой культуры насилия. А женщины, как их не старались монтировать эту систему, они всегда стояли на стороне. Женщина — это существо, которое дает жизнь, которое выращивает жизнь. Она смотрела другими глазами на войну.

Для меня не только важно собрать огромное качество кошмара, но это должен быть другой взгляд, которое доставит читателю другое мировоззрение. Важно, чтобы человек посмотрел на привычную вещь другими глазами.

Я искала человека потрясенного, потрясенным жизни, этими обстоятельствами, Чернобылем, войной, этими событиями, которые и были нашей истории.



Когда я узнала, что приду сегодня сюда, чтобы поговорить с Вами, я сначала испугалась и не могла понять, от чего мой страх и беспокойство. Конечно, это благоговение, но, кроме того, я, вероятно, боялась встретиться со своими бабушкой и дедушкой по отцовской линии. Они оба были на войне. Дед всего 8 лет. Бабушка, видимо, меньше. Она была одной из тех девушек, которые добровольцами пошли на войну, одной из тех, о которых вы пишете в своей книге: «У войны не женское лицо». Я помню их только с медалями на груди. И это меня пугало.

Я чувствовала, что, так как выросла в Эстонии, мне было трудно понять жизнь моих российских бабушку и дедушку. Ваши книги помогли проложить к ним путь.

Вы знаете, я некогда в своих книгах не позволяю себе интонацию судьи. Я не читаю, что я имею право на истину. Истина такое существо, что что сегодня истина, завтра уже не истина. Когда женщина мне говорит, как она вовремя война дезертиров застреливала, эта и меня нечего кроме ужаса не вызывает. А тогда это был героический поступок.

Я хорошо рассказать такое впечатление. Я недавно была в Москве, ношу по улицам и вдруг вижу "Детская военная одежда". Я заношу в магазин. Меня спрашивают: "Сколько лет вашей внучке?" И она показывает мне одежду и пилоточки для детей 6, 10 или 14 лет и говорит, как эта модна одевать детей военную одежду.

Эта культура войны не отпускает нас, она в тоталитарных режимах мгновенно оживает.

Вы говорите, что боялись вашу бабушку, но она была созданием своего времени, мифов и предрассудков той времени. Мои отец был такой, и я себе некогда не позволяла называть его хомо советикус, потому что вырваться из времени, это очень тяжело. Мы все очень тесно связанный с временным, плетенаты и надо быть очень сильном чтобы вырваться из своей времени.

Я очень рада если мой книги помогут кому-то в этом.



Ваши книги не пытаются рассказать одну историю, а описывают именно многоголосную и противоречивую историю. Историю «огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества» – как писал Варлам Шаламов. А Вы, как и Варлам Шаламов, «восстанавливаете историю этой битвы, ее побед и ее поражения».

Но не только социализм и коммунизм не являются этой проигранной битвой, а также становление свободными. Вы говорите в конце своей Нобелевской речи, что все изменения 1990-х годов и надежды, в конечном итоге не оправдались. Что время надежды сменилось временем страха. Время повернуло вспять… Что настало «Время сэконд-хэнд».

Почему человеку, жившему в Советской империи, тяжело освободиться, вырваться из своей времени?

Если мы думаем о том, что человек все время был в лагере, тогда наивна думать, что, если он выйдет из ворота и станет свободным. Но 1990. годах мы были наивные и думали так. Мы были преступными романтиками. И результате проиграли. Потому что как человек может быть свободным, если он не знает, что это такое. он вышел и делает то что он знает. Он создаёт лагерь, может быть немного другой, но лагерь. Если мы смотрим на Россию, она открылось и дут же через несколькие время она захлопывается, она видит везде враги. Мы слышим додже набор что ранее.

Я приехала в Таллинн и зарегистрировалась в гостиницу. Тут меня один мужик спрашивает: "А вы Алексиевич?" Я говорю: "Да." Он говорит: "Почему вы кривещите на Россию?" Он выдал мне весь тот набор о том, что Россия всегда только защищается и что Путин сделал Россию опять великим. Я сказала, что это интересная защита, если Россия все время увеличается. Это мужчина был русский, которой жил последние 20 лет в Финляндии.

Я поняла, что таких людей кто верят эту кашу что русское телевидение им дает.

Я его не чем убедить не смогла. И спросила, почему он решил, что я враг России и прочитал ли он одну из моих книг. Нет, сказал он. Если наши враги дали вам такую награду, значит вы наш враг, сказал он.



Мне кажется, что этот красный человек, о котором Вы пишете в своей книге «Время сэконд-хэнд», немного отличается от того гомо сапиенса, который жил и частично все еще живет здесь, в Эстонии. Как именно, я не могу у Вас спросить. Я думаю, что, возможно, главное отличие состоит в том, что для большинства эстонцев идея социализма не была чем-то желанным. Здешняя предвоенная история и опыт своей страны были другими. Социализм просто разрушил то, что было построено ранее. Ситуация для русского человека была иной. Идея социализма была многообещающей и обнадёживающей, и многие люди нуждались в ней и верили в нее. Я думаю, что эстонцу, может быть, трудно понять это, но чтобы понять другого человека, нужно сначала научиться его слушать и понимать, почему он чувствует и думает именно так, как он считает. Каковы его жизненный опыт и бэкграунд.

Вы знаете, недавно умер мой отец. Ему был 90 лет. Он жил всю жизнь и умер с этим убеждением что идея социалиста прекрасна. Сталин только его испортил. Это было эго убеждение.

Я много ехала по России и большинство людей с кеми я встречалась они проигравший. очень мало богатых. Почему они проигравший? потому что эти люди хотели 1990. годы социализм с человеческим лицом. с лицом Лихачёва или Адамовича, тех кто были тогда лидерами и говорили прекрасные вещи. Люди совсем не ожидали того жестокого и пещерного социализма, доесть капитализма что наступило, где может быть только 10 % или меньше владеет со всем богатством. Стоит только выехать из Москвы или Петербурга 100 км и вы увидите бедность, жизнь из начала 20. века.

Россия, эта основном проигравшие и чем это кончится не понятна.

Мне кажется, что здесь еще важно произносить слово унижение. Красный человек унижений человек a унижение вызывает гнев. И это не хорошо. Унижение стараются скрыть. О вещах не говорят. Вы пытаетесь найти способы как поговорить об этом. Вы уже затронули тему любви. Я знаю, что вы пишете книгу о любви.

чтобы писать такого рода книги надо конечно любит человека. Я не говорю, что эта легко, потому что он такой страшный, трогательный, хороший...

Познание нашей культуры идет через зло. У нас почти вообще нет разговора о счастье. счастье эта только мгновение. Эта уже у Достоевского так. А вес объём счастий, дом счастий эта у нас культуре отсутствует. И конечно, трудна было любить моих героев иногда, но я очень старалась.



В документальном фильме "Любовь" два или три года назад вы заказали как-то так, что может быть легче написать книгу о смерти чем о любви. Но я очень рада слышать, что вы на пути написать о счастье.

Мои первые пять книг действительна касались тем что мы называем человек нашего времени. Сейчас у меня есть два проекта, одна книга о любви, а другая о старости. Когда я закончила исследование идеи нашего времени, стал вопрос: "А что дальше?"

Мои жанр требует большого эпического полотна, взгляды большого количество людей. что будет снами дальше? Понятно, что человек уже не хочет и не будет подгибать себя какой-то идей. Его интересует теперь его собственная жизнь, то кто живет рядом с ним, что происходит в его семе. Эти вопросы как-то ранеe так не стояли.

некоторые говорят, что молодежь сегодня аполитичен, что их не интересует политика и у них нет мнения. Я не согласна с этим. У них своя жизнь и они заняты с этим. У них желание посмотреть мир, чувствовать любовь. Она сопротивляется, но его формы сопротивления совсем другие, которыми мы не привыкли. то есть, эта просто другое понятие жизни.

Когда я сказала, что легче писать книгу о войне чем о любви, я имела веду, что в любви человек весь. Война, эта только часть человека, эта не вес человек.

Проблема том, что у нас нет любви культуре и нашем словаре. Если смотреть, например, французский словарь, мы увидим деталей интимности, которые русском языке не существуют.

Мне не как удалось уловить что русская литература делать с этими деталями любви и интимности. Поэтому надо идти к человеку и говорит с ним. Подробности его ощущения надо искать самой жизни.

Сначала я думала, что это будет книга из сто мужских я что женских рассказов, но тогда я поняла, что мужчинам мне не пробиться. Я не могу их понять, и я не могу их точно спросить, то есть я не могу у них по-новому спросить. Поэтому эта будет женская книга о любви. Как это все уловить?

A вторая книга?

эта книга о старости. цивилизация подарила нам 20 или 30 лет больше чем наша биoпрограмма была ранее. Мой герой говорят, что старость — это самое свободное время. Конечно здоровее важной вопрос, но воcнoвном женщины говорят, что могут старости делать что они хотят: хоть красить волосы красным, или съесть 100 булочек. Эта их грех, но нет философии, нет опыта, как эта делать. Люди не знают, что делать с этим временем. Не буту же они вcе время крутит банки на даче или смотреть за внуками. Сейчас стоит вопрос о собственной жизни.

Эти вопросы меня интересуют и мне хочется об них написать.

Эта безумно интересно, что каждый из нас думает о смерти, когда мы еще в драве и в уме. Эта и в молодости интересно. Как понять смерть и наш интерес к ней. Эта догадка о том есть ли несколько реальностей. Жизни много загадочного и интересно делать книгу о том, если челочек станет спрашивать себя, а что такое жизнь. К чему была все эта любовь и страдание?



Вы затронули слово собственная жизнь и сказали, что молодежь больше заинтересована самим собой. Я спрашиваю себя, не правда ли, что люди даже больше боятся любви чем ранее. Не так ли, что люди из плена идей и идеологий попали в плен вещизма и мгновенных удовольствий.

Эта новая жизнь для нас и человек хочет все пробувать. социологи называют его человек пробующий. Может бут этот вещизм такой вульгарный период жизни, но его всё-таки надо пройти.

Любовь эта всегда рисковый проект. Кто-то в этом лишается, кто-то нет. Эта выбор комдива из нас как он хочет прожить. Ближе божественному заморскую или по дальше от него.

Вы иногда думаете об этом, что могло бы быть по-другому. Что вы посоветовали 25 летними себе?

Я могла бы сказать только одно: Жить интересно. Прекрасный авантюр.